или Юдофильский маразм русской интеллигенции
Знаменитейший в начале века адвокат и литератор Н.П. Карабчевский, который был настоящим кумиром российского еврейства (он, в частности, блистательно вел защиту в ходе известного «дела Бейлиса»), в 1921 году издал в Берлине свои мемуары «Что глаза мои видели», где определил тогдашнее положение в России как «еврейскую революцию».
Чрезвычайно характерны послереволюционные дневники не ушедшего в эмиграцию В.Г. Короленко — писателя, который даже в большей степени, чем Карабчевский, был до 1917 года объектом еврейского поклонения. Тут особенно уместно непосредственно сопоставить дореволюционную и позднейшую «позиции» прославленного писателя.
В свое время, услышав чью-то фразу: «Я человек русский и не могу выносить этой еврейской наглости», — Короленко категорически возразил: «...никакой «еврейской наглости» нет и не может быть, как нет и не может быть «еврейской эксплуатации», потому что невоспитанных, да и подлых, людей хватает в любом народе».
Однако тот же Короленко записал 8 марта 1919 года в своем дневнике, как бы опровергая самого себя:
«...среди большевиков — много евреев и евреек. И черта их — крайняя бестактность и самоуверенность, которая кидается в глаза и раздражает. Наглости много и у не-евреев. Но она особенно кидается в глаза в этом национальном облике».
И утверждение это следует, очевидно, понять в том смысле, что наглость в русском «облике» привычна и потому не очень заметна, а та же наглость в «чужом», «ином» облике воспринимается гораздо острее.
В дневниковой записи Короленко действительно существенно другое: констатация очень внушительного участия евреев в большевистской власти, которая — о чем много-кратно говорил писатель — была гораздо более насильственной и жестокой, чем дореволюционная власть (постоянно и беспощадно осуждавшаяся ранее и самим Короленко, и многочисленными еврейскими авторами).
Писателя, в частности, возмущали факты, свидетельствующие о заведомой «привилегированности» евреев при новой власти. Он описывает (25 мая 1919 года) сцену в «жилищном отделе» Совета:
«...какой-то «товарищ» требует реквизировать комнату для одной коммунистки. Тут же хозяин квартиры и претендентка-коммунистка. Это старая еврейка совершенно ветхозаветного вида, даже в парике». И она «всем своим видом старается подтвердить свою принадлежность к партии... «Коммунистка» водворяется революционным путем в чужую квартиру и семью... Для русского теперь нет неприкосновенности своего очага... Притом... то и дело меняют квартиры. Загадят одну — берут другую».
Еще раз подчеркну, что перед нами свидетельства писателя, которого никому не удастся обвинить в пресловутом «антисемитизме». Дело идет о всецело объективной характеристике тогдашней ситуации.
Вот Короленко заходит в помещение ЧК, чтобы попытаться помочь арестованным соотечественникам:
«Это популярное теперь среди родственников арестованных имя: «товарищ Роза» — следователь. Это молодая девушка, еврейка... Недурна собой, только не совсем приятное выражение губ. На поясе у нее револьвер в кобуре (ну прямо как в популярной еще не так давно песенке Б. Окуджавы...). Спускаясь по лестнице, встречаю целый хвост посетительниц. Они подымаются к «товарищу Розе» за пропусками на свидание. Среди них узнаю и крестьянок, идущих к мужьям-хлеборобам, и «дам». Товарищ Роза... на упрек..., что она запугивает допрашиваемых расстрелом, отвечает в простоте сердечной: «А если они не признаются?..»
Но если кто-то подумал, что Короленко опомнился от своего юдофильского маразма и раскаялся в своей гнусной роли в деле Бейлиса - тот сильно ошибается.
На самом деле Короленнко озабочен вот чем (запись 13 мая 1919 года):
«Мелькание еврейских физиономий среди большевистских деятелей (особенно в чрезвычайке) разжигает традиционные и очень живучие юдофобские инстинкты».
Поистине замечательно, что почти одновременно об этом же говорит и Троцкий на заседании Политбюро (18 апреля 1919 года):
«...огромный процент работников прифронтовых ЧК... составляют латыши и евреи... и среди красноармейцев ведется и находит некоторый отклик сильная шовинистическая агитация».
Приведу еще фрагмент из недавно впервые изданных воспоминаний российского дипломата Г. Н. Михайловского — человека, которого опять-таки абсолютно нельзя заподозрить в «антисемитизме», ибо он сформировался в той среде, где высшим моральным авторитетом были люди типа Короленко (Георгий Николаевич — сын Николая Георгиевича Михайловского, писателя, вошедшего в русскую литературу под именем «Гарин» — автора четырехтомного автобиографического повествования, открывающегося всем известным «Детством Темы», а также замечательной — к сожалению, гораздо менее известной — очерковой книги «Несколько лет в деревне»).
Во время Гражданской войны Г.Н. Михайловский много скитался по России и не раз имел дело с ЧК.
Михайловский рассказывает, как в 1919 году еврейка-чекистка «с откровенностью объяснила, почему все чрезвычайки находятся в руках евреев: «Эти русские — мягкотелые славяне и постоянно говорят о прекращении террора и чрезвычаек, — говорила она мне. — Мы, евреи, не даем пощады и знаем: как только прекратится террор, от коммунизма и коммунистов никакого следа не останется...»
Так с государственностью Дантона рассуждала провинциальная еврейка-чекистка, отдавая себе полный отчет о том, на чем именно держится успех большевиков. При всем моральном отвращении, — заключил Г.Н. Михайловский, — я не мог с ней не согласиться, что не только русские девушки, но и русские мужчины-военные не смогли бы сравниться с нею в ее кровавом ремесле». (жирный шрифт мой. - С.)
Выше уже упоминался нынешний страстный приверженец Троцкого, В.З. Роговин, который, в частности, стремится представить своего кумира человеком, якобы не желавшим власти, пытавшимся (хотя, мол, и тщетно) отказываться от навязываемых ему ЦК и Политбюро высоких постов. И Роговин даже упрекает послереволюционную власть за недостаточное внимание к призывам Троцкого.
Он пишет, например, что «после Октябрьской революции большевики, как мне представляется, недооценили силу и глубину антисемитских настроений... Поэтому они не проявили достаточной осторожности при выдвижении евреев, как и других «инородцев», на руководящие посты, невольно открывая тем самым возможность своим противникам играть на чувствительных национальных струнах масс».
Но это рассуждение в сущности абсурдно, ибо для реализации «программы», предлагаемой Рогозиным, необходимо было, например, чтобы сам Троцкий (а также Зиновьев и Каменев) покинул состоявшее в 1919-м — начале 1922 года из пяти верховных властителей Политбюро!..
И, между прочим, Троцкий однажды, по сути дела, «проговорился» об истинном смысле своих неоднократных отказов от руководящих постов (например, главы НКВД):
«Если в 1917 г. и позже, — писал он, — я выдвигал иногда свое еврейство как довод против тех или других назначений, то исключительно по соображениям политического расчета».
***
См. также: В. Кожинов "Правда сталинских репрессий".
http://cldlune.livejournal.com/88333.html?#cutid2