КАК ЭРИХ ХАРТМАНН СБЕЖАЛ ИЗ РУССКОГО ПЛЕНА

Август 1943 г.

"Штурмовик вздрогнул, закачался и вспыхнул от винта и до хвоста. Эрих проскочил прямо над ним, готовый развернуться, чтобы атаковать остальные Илы, обстреливающие пехоту. Серия взрывов прогремела как петарды под фюзеляжем Карай-1. Эрих увидел, как отлетела одна из крышек его капота и завертелась в воздушной струе. Едкий синий дым пополз в кабину.

Истребитель легко сел и со скрежетом пробороздил землю. Сейчас Эрих отсюда уберется. Он отстегнул парашют и приготовился покинуть исковерканную машину. Нагнувшись к приборной панели, он начал отвинчивать бортовые часы. Строгий приказ требовал, чтобы все пилоты, пережившие аварийную посадку, забирали с собой этот ценный прибор. Бортовых часов не хватало.

Сражаясь с заржавевшими винтами, держащими часы, Эрих почувствовал, как его оставляет напряжение боя. «Проклятье, Эрих. Ты сегодня даже не позавтракал». Он оборвал монолог, так как краем глаза уловил какое-то движение сквозь запыленное стекло. Показался немецкий грузовик. Он почувствовал облегчение. Он не знал, как далеко пролетел на запад до посадки на брюхо, но германский грузовик узнал безошибочно. О пилотах Люфтваффе, которые совершали посадку на русской территории мало кто слышал снова. Он возобновил борьбу с часами и поднял голову только когда скрипнули тормоза. То, что он увидел, его перепугало.

Два огромных солдата, выпрыгнувшие из кузова грузовика, были одеты в странную форму. Германские пехотинцы носили серо-зеленые мундиры. Мундиры этих солдат было желто-серыми. Когда эти люди повернулись к разбившемуся истребителю, Эриха пробрал мороз, едва он увидел их лица. Это были азиаты.

Русские захватили германский грузовик, и сейчас собирались прихватить и немецкого летчика. Эрих покрылся холодным потом, когда двое русских приблизились. Если он попытается бежать, они его пристрелят. Единственный выход — оставаться на месте. Он может притвориться раненым. Он попытается убедить их, что получил контузию во время вынужденной посадки.

Он притворился потерявшим сознание, когда русские вспрыгнули на крыло и заглянули в кабину. Один из них просунул ему руки под мышки и попытался вытащить Эриха наружу. От русских отвратительно воняло. Эрих вскрикнул как от боли и продолжал кричать и всхлипывать. Русский отпустил его.

Два человека о чем-то переговорили между собой, потом обратились к Эриху.

«Камерад, камерад. Война финиш. Гитлер капут. Не волнуйся».

«Я ранен, — простонал Белокурый Рыцарь, показывая правой рукой на живот. Потом он прижал к животу обе руки. Через прикрытые веки он увидел, что уловка удалась.

Русские осторожно помогли ему выбраться из кокпита. Эрих стонал и всхлипывал, как настоящий актер. Он опустился на землю, словно ноги не держали его. Русские побежали к грузовику, сняли старый навес и положили «раненного» пилота на сложенный брезент. Они потащили его в кузов, как кучу мокрого белья, и осторожно подняли в кузов.

Солдаты пытались заговорить с Эрихом и держались достаточно дружелюбно. Они торжествовали, так как эта ночь принесла им большую победу. Эрих продолжал постанывать и хвататься за живот. Встревоженные русские, которые не могли унять его боль, привезли его в свой штаб в соседнюю деревню.

Появился доктор. Он знал несколько немецких слов и попытался провести осмотр. От доктора пахло одеколоном. Каждый раз, когда он дотрагивался до Эриха, тот вскрикивал. Поверил даже доктор. Схватившие его солдаты принесли несколько яблок. Эрих сделал вид, что заставляет себя есть. Затем он снова вскрикнул, словно все его тело пронизали ужасная боль после того, как он проглотил несколько кусочков яблока.

Этот театр продолжался два часа. Затем те же самые два солдата положили его на брезент и понесли обратно к грузовику. Так как они направились на восток, дальше в русский тыл, Эрих понял, что ему нужно смываться. И как можно скорее. Иначе он проведет весь остаток войны в советском плену. Он оценил ситуацию. Грузовик уже проехал 2 мили вглубь русской территории. Один солдат сидел за рулем, второй находился в кузове, охраняя раненного немецкого пленного. Мысли Эриха мчались галопом. Но тут на западе показался характерный силуэт пикировщика Ju-87.

Немецкий пикировщик пролетел низко над землей. Грузовик затормозил и едва не свалился в канаву. Часовой в кузове испуганно уставился в небо. Тут Эрих вскочил на ноги и ударил его кулаком. Часовой ударился головой о кабину и рухнул на дно кузова.

Откинув задний борт, Эрих выпрыгнул в поле, заросшее высокими подсолнухами, по которому шла дорога. Как только он нырнул в заросли, скрип тормозов показал ему, что бегство замечено. Пригнувшись, он побежал дальше в поле. Эрих слышал треск винтовочных выстрелов и свист пуль над головой. Часовые стрелялись по колеблющимся стеблям, которые показывали, где он бежит.

Выстрелы быстро остались позади и больше не представляли опасности, однако Эрих продолжал свой забег еще по крайней мере 5 минут. Он не бегал со времен школьных состязаний по легкой атлетике. Каждый шаг между ним и врагами означал новый шаг к безопасности. Запыхавшийся, он выскочил с поля и оказался в маленькой долине, напоминавшей сказочный уголок.

Деревья, зеленая трава и полевые цветы окружали небольшую речку. Сцена более чем соответствовала возвращению к жизни. Он упал на траву и принялся жадно глотать холодный воздух воспаленными губами. Отдышавшись, Эрих начал размышлять над тем, как ему пробраться на немецкую территорию.

Он поднялся и зашагал на запад. По положению солнца Эрих определил, что сейчас около 9 утра. Получасовая прогулка по сельской местности, почти приятная летним утром, вывела его на дорогу, ведущую в маленькую деревушку. Укрывшись в кустах, он начал присматриваться, чтобы не попасть в ловушку.

На другой стороне дороги он заметил нескольких людей в шерстяных пальто. Присмотревшись повнимательней, он понял, что это русские. Теперь не было никаких сомнений, что он оказался на другой стороне фронта. Осторожно пройдя около полумили вдоль дороги, он увидел вдалеке холм. Солдаты рыли на нем блиндажи и укрытия. Это означало, что линия фронта совсем недалеко, возможно на другой стороне холма.

Ледяное спокойствие, которое всегда помогало ему в бою, очистило голову. Он подавил желание немедленно двинуться дальше и уже днем обойти холм и русских. Германская армия может находиться на другой стороне холма, однако он не слышит стрельбы. Более того, днем он может налететь на русских солдат или крестьян где угодно. Он спокойно заговорил сам с собой, как делал всегда в трудные минуты.

«Ясно одно, Эрих. Здесь ты никогда не пройдешь днем, тебя схватят. Иди назад в долину и дождись темноты».

Он постарался запутать следы, чтобы не привести русских к своей волшебной долинке с ручьем и деревьями. Он нашел небольшую промоину возле реки, насыпал песка и камней, чтобы получше укрыться. После этого Эрих улегся за этой жалкой стеной и заснул. Он проснулся в начале вечера, совершенно готовый к ночному броску.

Биммель ждал на аэродроме после того, как Эрих поднялся в воздух. Он всегда ждал. Остальные механики разошлись и пили кофе или сидели кружком и перекидывались в картишки, пока истребители находились в полете. Биммель предпочитал в одиночку ждать на поле, не сводя глаз с неба. В то утро командир Биммеля не вернулся вместе с остальными. Огорченный и встревоженный, он метался по аэродрому, вглядываясь в восточный горизонт, пытаясь заметить или услышать возвращающийся Ме-109.

Еще несколько часов после того, как в самолете Хартманна кончилось топливо, Биммель ожидал Эриха, теряя рассудок прямо на глазах. Никто из вернувшихся пилотов не знал точно, что произошло. Лейтенант Пульс видел, как самолет пошел вниз, волоча хвост дыма. Однако в этот момент его атаковали русские истребители, и он больше не мог следить за Эрихом. Остальные пилоты тоже были слишком заняты, так как вели бой более чем с 80 самолетами красных. Они не видели, что произошло с Эрихом.

Биммель уже просто бегал по полю. Все чаще и чаще он заходил в штабной блиндаж, чтобы узнать новости. Ничего. Остальные механики из его команды видели, как сержант Мертенс зашел в свою палатку, засунул одеяло и немного продуктов в ранец.

«Куда ты собираешься, Биммель?»

«Я пойду за линию фронта. Я хочу найти своего командира».

«Тебя пристрелят или схватят».

«Я говорю по-русски. Люди помогут мне найти Эриха».

Биммель Мертенс не спрашивал разрешения отлучиться и не просил увольнения. Он просто взял винтовку и пешком отправился в направлении линии фронта. Если его командир остался жив, он найдет его и приведет назад. Между Белокурым Рыцарем и его верным начальником наземной команды существовали тесные узы, идущие из глубины сердца. Поэтому когда широкоплечий Биммель уходил, остальные механики только качали головами.

Вспышки орудийных выстрелов мерцали в ночи, трассирующие пули и осветительные снаряды метеоритами мелькали в небе, когда Эрих пробирался к линии фронта. Треск пулеметных очередей и винтовочных выстрелов звучал совсем рядом, когда он подобрался к холму с окопами, который видел утром. Он поднялся на холм, осторожно пробираясь между окопами. По противоположному склону он спустился в широкую долину, поросшую цветущими подсолнухами.

Эрих пробирался между подсолнухами, держа курс на запад и стараясь как можно меньше трясти стебли. Частые остановки сослужили ему хорошую службу. Он сохранял силы и мог прислушиваться к передвижениям врага. Прошагав более часа через подсолнухи, он устроили себе большой отдых. Металлический лязг амуниции пехотинцев заставил его насторожиться. Прижавшись к земле, Эрих проследил, как русский патруль из 10 человек шел сквозь подсолнухи. Он решил, что скорее всего это разведывательная группа. Они должны знать, где находятся германские позиции, или у них есть какие-то дела вблизи передовой. Эрих взвесил шансы и решил последовать за патрулем.

Держась на почтительной дистанции сзади, Эрих следил, как в темноте колышутся верхушки подсолнухов, отмечая передвижения патруля. Через несколько минут русские вывели его к краю поля подсолнухов. Прижавшись к земле, он следил, как 10 солдат пересекают луг, и проходят мимо 2 маленьких домиков, виднеющихся справа.

Потом русские поднялись на следующий холм и через несколько мгновений исчезли в тени деревьев. Эрих рванул через луг и укрылся за бревенчатой стеной домика. Он пролежал там пока патруль не поднялся на холм и не исчез во мраке.

Тишину разорвал треск автоматных очередей и разрывы гранат. Остатки патруля, крича и ругаясь, скатились вниз с холма. Неуклюжие фигуры русских исчезли среди подсолнухов. Эрих следил за всем этим с большим облегчением. Германские передовые линии должны быть на вершине следующего холма.

Он побежал вверх по склону. Приближаясь к вершине холма, Эрих начал насвистывать немецкую песенку. Он не хотел, чтобы его срезала следующая пулеметная очередь. Через несколько минут он стоял на вершине. Там не было немцев, не было укреплений, вообще никаких признаков жизни. Его ботинки зазвенели по куче гильз. Сейчас он находился на месте боя, который видел. По прикидкам Эриха сейчас было около полуночи.

Эрих снова двинулся на запад. Через 2 часа он спустился в следующую долину, окруженную холмами. Он начал подниматься по ее западному склону, почти валясь с ног от голода и усталости. Вдали гремели пушечные выстрелы. Единственным звуком, который он слышал кроме них, было его собственное дыхание. Тишина была почти мертвой.

«Хальт!»

И сразу за предостерегающим криком раздался винтовочный выстрел с близкого расстояния. Эрих почувствовал, как пуля пронизала его штанину.

«Проклятый дурак! — вскрикнул он. — Не стреляй по своим!»

«Не двигайся!»

«Проклятье! Я немецкий пилот. Ради Бога, не стреляй».

Часовому повезло, что, стреляя с расстояния не более 20 метров, он промахнулся. Он оказался плохим стрелком, так был почти парализован страхом. Когда Эрих осторожно подошел поближе, то увидел, что солдат буквально трясется от страха. Он был испуган гораздо больше Эриха, который чувствовал дуновение воздуха, когда пуля продырявила его брюки.

Эрих громким голосом закричал куда-то за спину часового:

«Я германский пилот, который был сбит. Я рад оказаться здесь. Я шел несколько часов из русского тыла. Ради Бога, позвольте мне пройти».

«Пропусти его». Короткий приказ из тыла прозвучал для Эриха как избавление.

Держась подальше от часового, юный ас прошел мимо него на голос. Часовой не расслаблялся ни на минуту. Оказавшись позади Белокурого Рыцаря, он направил ствол винтовки ему в спину. Эрих почувствовал, как у него по спине ползет холодная струйка. Один шорох, одно неверное движение, и этот лунатик выстрелит ему в спину. Часовой проводил его до вершины холма.

Пехотинцы, занимавшие высотку, прятались в блиндажах. Командовавший взводом лейтенант начал допрашивать уставшего как собака Эриха. У него не было документов. Русские очистили его карманы. Он назвал подозрительному германскому офицеру свое имя и звание, указал примерно, где его сбили вчера утром. Сейчас было 2 часа ночи, и он не мог обвинить пехотинцев в излишней подозрительности.

«Пожалуйста, лейтенант, позвоните в мой штаб».

Офицер поверил, однако у него не было телефона. Он не мог покинуть позиции ночью. Лейтенант также объяснил причину нервозности и подозрительности.

«Два дня назад появились 6 человек. Все они превосходно говорили по-немецки. Они сказали, что бежали из лагеря военнопленных. Когда соседний взвод позволил им спуститься в окопы, они выхватили из-под шинелей автоматы и убили и ранили 10 человек».

Эрих сполна увидел всю тяжесть и жестокость войны, которую вела пехота, так как ему пришлось провести остаток ночи прямо на линии фронта. Его соотечественники накормили его, и он тут же уснул в блиндаже.
[...]
Как только рассвело, ефрейтор отконвоировал Эриха в штаб роты. Там имелись радио и телефон, и командир роты быстро связался с полковником Храбаком в Кутейниково. Личность Эриха была подтверждена, и его на грузовике отправили обратно на базу. Рассказав свою историю Храбаку, Эрих отправился на поиски Биммеля.

Эрих был потрясен, когда узнал о том, что его старший механик сбежал из части, чтобы разыскать своего пилота. Биммель все еще не вернулся. Крупински уже вернулся из госпиталя за время отсутствия Эриха.

Последнее облако тревоги, омрачавшее жизнь Эриха, рассеялось, когда он на следующий день узнал о возвращении Биммеля. На следующее утро все увидели характерную плотную фигуру Мартенса, шествующую по аэродрому. Глаза Биммеля были обведены черными кругами, а щеки запали. Он едва не падал от усталости, когда вернулся на базу. И тут он увидел Эриха.

Измученное лицо Биммеля расплылось в улыбке. Его командир вернулся домой. Когда Белокурый Рыцарь побежал ему навстречу, Биммель заметил, что он не ранен. Два человека крепко обнялись. Это было молчаливое выражение тех нерушимых уз, которые возникают между мужчинами, готовыми отдать жизнь за друга. Биммель Мертенс говорит, что это был самый счастливый момент в его жизни — увидеть Белокурого Рыцаря целым и невредимым после того, как он был сбит над русской территорией.

Этот эпизод является одним из самых замечательных в неподражаемой карьере Белокурого Рыцаря. Когда в августе 1943 он попал в плен к русским, то мог полагаться только сам на себя. Он сумел спастись, использовав все свое хладнокровие, сообразительность и чутье. Когда в 1945 американцы второй раз отдали его в лапы медведя, у него не было никаких шансов. Соглашение между правительствами обрекло Белокурого Рыцаря на 10,5 лет в русских лагерях."

//Толивер, Рэймонд Ф.; Констебль, Тревор Дж. "Эрих Хартманн — белокурый рыцарь рейха"//

НЕМЕЦКИЕ АСЫ О РУССКИХ ПИЛОТАХ

Герхард Бакхорн о русском летчике:
"Однажды, в 1943 году, я выдержал сорокаминутный бой с упорным русским летчиком и не смог добиться никаких результатов. Я был настолько мокрым от пота, словно только что вышел из душевой. Интересно, было ли ему так же трудно, как и мне. Русский летал на ЛаГГ-3, и оба мы выписывали в воздухе все мыслимые и немыслимые фигуры пилотажа. Я не мог достать его, а он - меня. Этот летчик принадлежал к одному из гвардейских авиаполков, в которых были собраны лучшие советские асы".

Воспоминания Германа Графа, сентябрь 1941-го:
"Стартовали в боевой вылет в район Николаева для прикрытия своих бомбардировщиков. Встретились около Одессы и дальше пошли вместе. Вдруг я заметил 3 истребителя противника. По всему было видно, что они нас не видят. Цель была очень заманчивой, и мы решили нанести удар, использовав момент неожиданности.
В первой же атаке мы подбили два самолета и взялись за третьего, предвкушая легкую победу. Но не тут-то было. В запасе у русского оказались крепкие нервы и прекрасное летное мастерство. По всему было видно, что это был настоящий ас. Боевым разворотом он вышел мне в лоб и открыл огонь. Трасса прошла слева в опасной близости от кабины, и мне пришлось переворотом уйти вниз.
Придя в себя, я стал набирать высоту, наблюдая любопытную картину. Русский продолжал атаковать и зашел в хвост одному из наших истребителей, демонстрируя выдающееся мастерство. Не закончив атаку, так как был сам атакован, он на пикировании опять зашел мне в лоб. Крутым виражом со снижением я снова вышел из-под его атаки. Лоб покрыла испарина. Русский проскочил мимо меня и стал резко разворачиваться в сторону солнца. Сзади, как стая голодных волков, за ним гнались наши самолеты, ведя беспорядочный огонь.
В какой-то момент он сделал переворот через крыло и в очередной раз пошел в лобовую против группы наших самолетов. "Силен, - подумал я, - он выполняет единственно правильные действия - лобовая атака выравнивает шансы соперников".
Нашему командиру, который наблюдал за ходом боя со стороны, надоела эта бессмысленная возня, и он решил атаковать сам. Решительным маневром он зашел в хвост русскому и открыл огонь. Русский скольжением сумел уйти и от этого удара. "Он все видит", - подумал я.
Наши действия, наконец, стали более осмысленными, мы взяли его в "клещи", и вскоре численный перевес был реализован, самолет загорелся. Но русский и в этой ситуации отличился, он довернул свою горящую машину в сторону одного из наших самолетов и открыл огонь - тот шарахнулся вниз.
С нескрываемым облегчением мы наблюдали за падающим самолетом. У самой земли от него отделился пилот, раскрыл парашют и тут же приземлился. Когда мы в круге пролетели над ним, он отдал нам честь.
В разговоре после боя мы очень высоко оценили мастерство этого русского летчика-истребителя. Жаль, в мирное время мы бы могли стать приятелями".

13.10. 41 Герман Граф и его ведомый Генрих Фюльграбе получили задание заблокировать аэродром противника. Граф вспоминал:

"На подходе к аэродрому мы заметили четыре Як-1, которые, обнаружив наше присутствие, стали, к нашему удивлению, в оборонительный круг. Используя преимущество в высоте, мы стремительно атаковали противника. Результат был достопримечательный. Новые 20-мм пушки, которые незадолго до этого были установлены на наши самолеты, буквально развалили русскую машину. В наступившей панике Фюлльграбе сбил еще один самолет. В следующее мгновение я атаковал очередной истребитель, но он ловко вышел из-под удара. Я подавил желание погнаться за ним.
Второй Як между тем вступил в бой с Фюлльграбе. Это было нечто незабываемое. Русский пилот, командир группы, был уникальный мастер. Фюлльграбе мгновенно попал в сложное положение и нуждался в срочной помощи. Другой русский держался неподалеку, но в бой не вступал.
Даю своему напарнику указание, чтобы тот освободил мне место. Потом начался цирк. Это был один из труднейших боев, которые я провел на Восточном фронте.
Русский имел небольшое превышение и контролировал ситуацию. Вот он резко завалился на крыло и стал срезать мне угол - это было очень опасно, и я полез вверх. Не тут-то было, используя скорость, русский ушел на косую петлю и стал заходить мне в хвост. Пот градом покатил по моему телу. Делаю переворот и, стараясь оторваться, проваливаюсь вниз, скорость бешено нарастает. Соперник оказался цепким парнем - и не отстает. Оцениваю дистанцию между нами - примерно 400 метров. Делаю крутой разворот влево и пытаюсь, в свою очередь, зайти ему в хвост. Напряжение боя нарастает. Маневры следуют один за одним, но все безуспешно. Краем глаза замечаю, что второй русский начинает изготавливаться для атаки. Этого еще не хватало! Улучив момент, доворачиваю на него, ловлю в прицел и открываю огонь. Он переворачивается на спину, начинает штопорить и уходит к земле.
Между тем мой преследователь подошел ко мне на 200 метров, еще немного - и он откроет огонь. Фюлльграбе что-то сообщает мне, но в напряжении боя я не могу на этом сосредоточиться. Схватка достигает своего апогея. Я резко бросаю самолет нниз и прижимаюсь к земле, взгляд ловит показание указателя скорости - 600 км/ч. Этого хватит, а сейчас быстро наверх, там все-таки спокойнее. Русский немного отстал, и я, используя преимущество в высоте, переворотом через крыло захожу ему в лоб и открываю огонь. Это ему не понравилось, он дает короткую ответную очередь и отваливает в сторону.
Все начинается сначала. Смертельно устал. Русский опять начинает разворачиваться на меня. Похоже, он твердо решил отомстить за своих товарищей. Мысль лихорадочно ищет выход из создавшегося положения. Руки и ноги действуют автоматически. Выполняю крутой правый вираж, но противник повторяет мой маневр. В вираже хорошо вижу русского пилота, он тоже внимательно наблюдает за мной. Но долго находиться в вираже нельзя, так как опытный русский обязательно зайдет мне в хвост, и я резко беру вверх.
В очередной дикой круговерти проходит еще 10 минут. Мысленно хвалю себя за то, что много внимания уделял высшему пилотажу, а то был бы уже на том свете. Фюлльграбе сообщает, что уходит - кончается бензин. Через несколько минут загорается красная лампочка и у меня - пора домой. Но об этом легче сказать, чем сделать, надо еще оторваться от русского. Энергичным переворотом сыплюсь вниз и на полной скорости ухожу в сторону фронта. Противник пытается меня преследовать, но постепенно отстает. Не спускаю с него глаз. Вдруг, не доходя линии фронта, он разворачивается и исчезает вдали. Наверняка, и у него проблема с бензином.
На последних каплях горючего произвожу посадку на своем аэродроме. На пробеге двигатель пару раз чихнул и остановился. Повезло. Долго не вылезаю из кабины - нет сил. В голове постоянно проносятся картины недавней схватки. Это был противник! Самокритично прихожу к выводу, что в целом бой проиграл, хотя упрекнуть себя в грубых ошибках не могу. Русский оказался сильнее меня.
Вылез из кабины с дрожью в коленках. Поздравления товарищей с двумя победами смутно доходят до меня. Постоянно думаю о своем сопернике. Хотел бы с ним встретиться, посидеть, поговорить - это был выдающийся пилот, я мог достаточно профессионально судить об этом. Что он думает обо мне? Этот вопрос мучил меня весь день, заслоняя тот факт, что сегодня я одержал тринадцатую и четырнадцатую победы".

Гюнтер Ралль, "Моя летная книжка":

"... И в этих "Кобрах" сидели действительно отважные пилоты. Во время войны и после неё часто пытались разводить дискуссии о том, где было труднее воевать- на Западном или на Восточном фронте? Мне сама постановка вопроса кажется в корне неверной, ибо сравнивать тут нечего- это были абсолютно разные вещи.
Только в одном я могу тут пуститься в обсуждение- про ПИЛОТОВ и их МАШИНЫ. Советские пилоты даже в невыгодном положении оставались мужественными бойцами. Большинство из них летало на старых машинах и поэтому не могло проявлять в бою той инициативы и агрессивности, как мы немцы или британцы с американцами. Однако в бою они дрались не щадя своей жизни. Они учились невероятно быстро. Уже к середине 1943 года их тактика стала близка к тактике Люфтваффе, а так же стали появляться современные машины Яковлева и Лавочкина - мощные, вёрткие машины. Я неоднократно пробовал превзойти разные типы Ла-5 и Як-9 в горизонтальных манёврах на Ме-109G и это было практически невозможно, даже когда ручка газа выдвигалась вперёд до упора".

Из интервью с Дитером Храбаком:

"Я должен сказать, что по настоящему опытные русские, хорошо обученные в мирное время, были выбиты в первые месяцы вторжения. Те, что остались, летали на устаревших самолетах, таких как Туполев СБ, которые мы называли Мартин Бомбер, и Ильюшин ДБ-3, а также на старых истребителях И-15 и И-16, и использовали устаревшую тактику. Кроме того, у русских ощущался недостаток технической выучки и боевых навыков, которыми британцы овладели, по крайней мере, в самом начале войны. В отличие от британцев, русские не выносили длительного воздушного боя.Однако позднее, появлось новое поколение русских пилотов, летавших на великолепных самолетах собственного производства. Цвет России был собран в Гвардейские содинения, и они сбили много германских пилотов. Стоит сказать, что британцы были наиболее агрессивными из тех, против кого я летал."

Из интервью с Альфредом Гриславски:

"Да не было разницы между русскими летчиками и союзниками. У меня было много боев в России, жарких, ожесточенных боев, в которых принимало участие много истребителей и никто не был сбит, ни с одной стороны. Иногда такие бои могли длиться целый час. Да, нет, не было, разницы. Это были крепкие ребята. Было много летчиков, которых переводили с Запада на Восток, и они говорили: «О, эти русские, да воевать на Востоке гораздо легче чем над Англией, какие проблемы!», и спустя несколько дней их сбивали. Потому что русские летчики были столь же хороши, это бесспорно. Но, как я уже говорил, на русском фронте бои истребителей были все же чем-то вроде спорта, состязания."

ХИВИ В ДИВИЗИИ СС "ВИКИНГ"

Из интервью с офицером дивизии Эберхардом Хедером

- У вас были хи-ви?

- Да! Был мой личный опыт с неким Николаем. Про него, пожалуй, есть смысл рассказать. Летом 1943-го, когда я командовал эстонцами, брали много пленных, которых во время отступления отводили в дивизию, и некоторых использовали для того, чтобы нам помочь. Однажды пришел приказ - всех используемых на работах отправить в лагеря для военнопленных. Я выдвинулся к моему обозу и полевой кухне, чтобы все проверить и проконтролировать. Там работало примерно 20 пленных. Я приказал им собраться и сообщил им о том, что происходит. А затем спросил, не хочет ли кто-нибудь остаться у нас в качестве «хи-ви», с такими-то и такими-то заданиями, без использования в боях. Ни один не отказался! Потому жизнь у нас была лучше, чем в лагере военнопленных! Они это понимали, и я это понимал. Там стоял один юноша. Не знаю, почему он мне приглянулся. С того момента он всегда был со мной в качестве «хи-ви». Где бы я не находился: на позициях, в обороне, в дороге. Он всегда находился рядом со мной и помогал мне. А когда мне не нужна была помощь, он возвращался на полевую кухню. Так продолжалось долгое время.

В ноябре вместе с ним мы лежали в грязи, когда перешли Днепр перед Черкассами. Там, под Черкассами, оказалось партизанское гнездо, которое мешало нашему снабжению, и мы никак не могли его уничтожить. Там Николай всегда находился возле меня. Тогда между нами возникли какие-то личные отношения, и в котле, прежде всего. Ко мне часто заходили товарищи, командиры. Николай стал им всем хорошо знаком.

Вечером перед прорывом из котла я думал, а что же мне делать с Николаем. Пришлось обратиться к нему: «Слушай, Николай, мы прорываемся, это наш последний шанс. А ты оставайся здесь. Когда тебя возьмут в плен, скажи им, что ты немец, скажи немецкое имя, может быть у тебя будет больше шансов выжить». Но он отказался, и заявил, что идет вместе с нами. У меня тогда с собой была маленькая сумка с хлебом и личными вещами. Я отдал ее ему и сказал: «Николай, я не знаю, выберемся ли мы оба отсюда. Если будет тяжело, то можешь бросить мою сумку. А если не выбросишь, то хорошо».

Мы оба пробились в первой волне, 16-го, он постоянно находился рядом со мной во время прорыва, мы бежали вместе под пулеметным огнем…

После этого Николай исчез, и мы какое-то время не виделись. После прорыва я попал в полевой резервный батальон. Такие батальоны собирались в разных местах из остатков частей, вышедших из котла. Когда я туда попал, пришел врач – «О! Поздравляю, вам повезло!» Они считали, что я погиб. И тут кто-то крикнул: «Николай!»

И он выходит из комнаты. Даже сейчас я думаю, как это было здорово, что мы снова увиделись. Он был такой верный.

С ним запомнился еще один эпизод. После того, как мы там собрались, всех посадили в товарные вагоны. Ехало очень много офицеров. С нами поехал Николай.

Поезд останавливался на станциях, и там можно было получить кофе. Все офицеры просили Николая: «Николай, сделай это, сделай то». Наверное, я должен был сказать: «Прекратите».

В Жмеринке состав остановился у большого вокзала, Николаю что-то сказали принести, он выпрыгнул из вагона. Поезд тронулся, я заметил, что Николая нет. Возникла большая паника…

На следующей станции поезд остановился, а на платформе стоял Николай. Он сел в другой поезд, который ехал в этом же направлении. Потом все лето, пока меня не назначили командиром саперного батальона, он был со рядом мной.

Дело шло к Рождеству 1944-го года, когда он вдруг заболел. Он приходил и все время кашлял. Я решительно отправил его к врачу. Он этого не хотел, но, в конце концов, я ему это приказал и сам позвонил врачу, чтобы он о нем позаботился. Врач диагностировал дифтерию.

Его сразу же отправили в госпиталь. В это время я получил дополнительный отпуск от Гилле, потому что моя жена тоже заболела. Когда я вернулся обратно, доктор мне сообщил, что Николай умер. Это случилось, потому что он попал в больницу слишком поздно. В Венгрии я уже воевал без него.

Одну курьезную вещь мне рассказал мой товарищ, который был командиром танковой роты в полку «Германия».

Зимой 1941-го года в Петрополе взяли группу русских пленных. Несколько человек оставили на кухне. Один из них оказался очень веселым и совершенно неунывающим человеком. Он быстро перезнакомился со всеми, всем помогал, и вообще, через некоторое время чувствовал себя у нас как дома.

Зимой 1943-го года в тяжелых боях южнее Ростова, он опять попал в плен! Но на этот раз уже в советский.

А уже в 1944-м после боев в районе Истлунда [?] мимо «Германии» проходила колонна пленных. Наши танкисты сидели на броне ехавших к линии фронта танков и поглядывали на проходящих мимо русских. Вдруг один из русских командиров закричал моему другу: «Оберштурмфюрер, как поживаете? Вот мы снова с вами увиделись!» Это был тот самый «хи-ви», который работал у нас на Мус-фронте! Оказалось, он снова попал в армию. Мало того, он стал лейтенантом! Ха-ха. Хауссман снова забрал его к себе…

"Приманные суда" не были новинкой Первой Мировой Войны. Этот вид кораблей очень широко использовали в своих целях рыцари Тевтонского Ордена ещё в пятнадцатом веке, для борьбы с пиратами Балтийского Моря.

В 1241 году два крупных торговых города Балтийского Моря - Ганза и Любек, заключили союз друг с другом, для того, чтобы иметь возможность торговать с Европой и Россией (через город Новгород) и, особо следует упомянуть - для борьбы с пиратами Балтийского Моря.

Этот союз назывался - Ганзейским Союзом и он неостановимо рос и усиливался - множество городов и купеческих организаций вступали в него. Уже в 1367 году под документом Ганзейского Союза, объявлявшим войну королю Дании - Вольдемару, стояло семьдесят семь подписей представителей разных городов, входивших в Ганзейский Союз.

Основной задачей Ганзейского Союза была война с пиратами, которых в то время в Балтийском Море была тьма-тьмущая. Богатейшие города немцев на Балтике и усиленный товарообмен меж ними автоматически привлекали внимание любителей пограбить.

В число пиратов Балтийского Моря входили не только жители побережья Балтики - эстонцы и датчане, но и российские торговцы из Новгорода (получившие впоследствии прозвище "укушуйники"), а так-же так называемые "витальеры" - весьма загадочная организация, о которой сейчас известно не так и много.

"Витальеры" были чем-то вроде Запорожской Сечи, времён книги "Тарас Бульба" - в ряды братства принимали абсолютно всех, у них не было женщин (кроме пленниц), и в их рядах царила железная дисциплина, а нарушение приказа капитана каралось - смертью.

Такой подход к делу превратил "витальеров" в настоящий бич Балтийского Моря - они нападали, грабили, отбирали товары у купцов (и были известны случаи, когда "витальеры" за определённую сумму могли сами доставить украденный товар тому, кому он изначально предназначался) - они облагали данью не только мелкие приморские поселения, но даже некрупные города.

Доходило до того, что Ганзейский Союз иногда обращался за военной помощью к "витальерам" - например город Любек, в 1389 году когда возникла сложная обстановка в городе Стокгольм, обратился а помощью к пиратам.

Один из угодивших в ходе этого деяния в исторические летописи капитан пиратов - Клаус Штёртебеккер согласился помочь Стокгольму и сделал это крайне результативно.

Однако вскоре от "витальеров" не стало никакого спасения уже самому Ганзейскому Союзу - расширение торговли требовало от Ганзы безопасности, но именно этого "витальеры" и не допускали - доходило до того, что в некоторых областях Балтийского Моря (Берген) прекращалось даже рыболовство! "Витальеры" дошли до того. что грабили даже рыбаков что ловили селёдку в Северном Море!

Ганзейский Союз и правители Англии (Ридчард Второй) и Дании (Маргарита) предприняли две военных экспедиции против "витальеров" но ни одна не принесла ожидаемого результата - "витальеры" имели очень развитую шпионскую сеть и просто уклонялись от боя, отлично зная. кда. как и где их идут бить.

Настоящим противников пиратов Балтийского Моря стали Крестоносцы - небезызвестный русским Тевтонский Орден, что активно расширялся и как раз в то время был на пике своего могущества и силы.

Конрад фон Юнгинген, тогдашний гроссмейстер Ордена, откликнулся на призыв кололевы Маргариты.

В 1398 году Тевтонский Орден сокрушил гнездо "витальеров" на острове Готланд, но это не очень изменило ситуацию - пираты были рассредоточены на островах Балтики и по прежнему были серьёзной угрозой.

Однако рыцари Тевтонского ордена не имели привычки падать духом.

В 1401 году они снарядили торговый корабль, искусно распустив слух, что он нагружен ценностями и сокровищами. Этот корабль выпустили з устья Эльбы и он спокойно пошёл в сторону Гельголанда.

"Витальеры" получив информацию об этом корабле, заглотили наживку вместе с удочкой и атаковали корабль. На их несчастье это был "приманный корабль" - вместо огромных ценностей он вёз полный трюм отборных головорезов из рядов Ордена.

Такая команда без труда справилась с пиратами, и выбив из них информацию о тайных логовищах "витальеров" направила в эти логова флот Ордена и Ганзейского Союза.

Добыча от этого рейда была баснословной - в частности именно в честь победы над "витальерами" башню церкви святого Николая в Гамбурге украсили золотой короной.

От этого удара "витальеры" уже никогда не оправились. Тевтонский Орден неостановимо сокрушал их и уже в 1432 году останки "витальеров"пытавшихся сражаться против Ганзы вместе с фризами, было уничтожено Симоном Утрехтским.

Тевтонский Орден можно смело считать первой военной организацией, что применяла "приманные суда" в Европе.

ЙОЗЕФ ЛАЙНЕР - БЕЗБАШЕННЫЙ ФРИЦ

Герой нашего краткого очерка Йозеф Лайнер родился в 1920 году в семье простого австрийского пекаря. Ничто, казалось, не пророчило парнише великого будущего, пока тот не вступил добровольцем в СС после аншлюса. И тут понеслось... В составе полка "Дер Фюрер" (входившего SS-VT) Лайнер принял участие в оккупации Судет, польской и французской кампаниях. К концу молниеносного блицкрига на западе Лайнер уже находился в звании роттенфюрера и командовал пулеметным расчетом.

Во время операции "Барбаросса" Лайнер проявил свою невероятную храбрость в разведывательных рейдах, штурмах и оборонительных боях. Всегда первый в атаке, всегда пример для своих товарищей. В первые же дни кампании он был ранен шрапнелью, но вопреки уговорам полевых врачей остался в строю (за что был награждён Железным крестом 2 класса). Во время сражения за Ельней Лайнер 15 дней подряд участвовал в тяжелейших ближних боях с русскими, в ходе которых снова получил ранение. В одном из боёв на подступах к Москве в течении двух часов Лайнер получил целых три ранения, два из которых в руку. Ранения оказались чрезвычайно тяжёлыми и от ампутации руки Лайнера спасли только умелые действия хирурга. До начала 1943 Йозеф находился на лечении и лишь в феврале вернулся в свой полк. И сразу же в бой - на этот раз под Харьковом. Уже 14 февраля за свою храбрость Лайнер был награждён Железным крестом 1 класса, а через несколько дней ему снова крупно повезло — советская пуля попала в ту самую руку. Лайнер не счел ранение тяжёлым и пожелал остаться с товарищами на передовой. Впереди была "Цитадель".

Август 1943. Уже командир взвода, обершарфюрер Лайнер принимает участие в оборонительных боях против превосходящих русских войск у Коротича. 6 дней подряд взвод Лайнера, цепляясь зубами за каждый клочек земли, сдерживал атаки противника. Когда на одном из участков фронта полка "Дер Фюрер" образовался прорыв, Йозеф бросил своих людей в яростную контратаку, отбил утраченные позиции и не дал развалиться обороне. За этот подвиг Лайнер был награждён Рыцарским крестом. В сражении под Коротичем полк "Дер Фюрер" проявил необычайную стойкость и сдержал мощный советский удар, что стало одной из причин того, что крупная немецкая армейская группировка сумела избежать окружения под Харьковом. Кстати, когда Лайнера награждали РК, поздравительную телеграмму прислал сам Манштейн. Кроме того, в бою Лайнер получил ещё два ранения, что стало основанием для его награждения нагрудным знаком за ранение в золоте. К осени 1943 года в его послужном списке числилось 54 (!) дня ближних боёв. Близость боя определялась тем фактом, видел ли солдат в ходе схватки "белки глаз противника". За такие заслуги герой вполне справедливо получил золотую планку "За ближний бой", которой в германской армии награждались единицы (631 кавалер за всю войну).

Лето 1944, Нормандия. Уже в чине гауптштурмфюрера Лайнер сражается против десанта союзников. Несмотря на подавляющее превосходство противника в огневых средствах убийственные налеты вражеской авиации немцы дрались за каждый дом, улицу, живую изгородь. В августе Лайнер в ходе жестоких боёв под Авраншем был взят в плен, но уже через три дня сумел бежать. Чудом выскользнув из рук союзников, а потом и французских партизан, через 2 дня боец достиг линии фронта. Но тут удача от героя отвернулась и в самый ответственный момент он был снова схвачен. 2 года ему пришлось отсидеть в лагере для военнопленных в Америке и в 1946-м он был отпущен. Но по возвращении в Европу Лайнер был заключен за решетку уже французами. К пленным французы относились не очень хорошо и Йозефу пришлось некоторое время расчищать минные поля. В конце года он всё таки решился и сбежал из плена в Австрию. На этот раз ему сопутствовал успех и он таки обрёл свободу.

Лайнеру суждено было дожить до 2002 года. За свою долгую жизнь он успел повидать очень многое. Итогом его военной карьеры стала коллекция высших по статусу наград Третьего Рейха, опыт десятков битв на нескольких театрах военных действий, множество ранений и два эпичных побега. Такие воины, несомненно, заслуживают уважения.

Во второй половине Второй мировой многие англичане применяли воздушные тараны, хотя, может быть, и несколько своеобразно. Немецкий генерал-лейтенант Эрих Шнайдер при описании применения самолетов-снарядов «Фау-1» против Англии свидетельствует: «отважные английские летчики сбивали самолеты-снаряды либо в атаке огнем пушек и пулеметов, либо тараня их сбоку». Такой способ борьбы был выбран английскими пилотами не случайно: очень часто при стрельбе немецкий снаряд взрывался, уничтожая при этом и атаковавшего его летчика - ведь при взрыве «Фау» радиус абсолютного разрушения составлял около 100 метров, а попасть в небольшую, перемещающуюся с огромной скоростью цель с большего расстояния очень сложно, почти невозможно. Поэтому англичане (тоже, разумеется, рискуя погибнуть) подлетали к «Фау» вплотную и сталкивали его к земле ударом крыла о крыло. Одно неверное движение, малейшая ошибка в расчете - и от отважного летчика оставалось только воспоминание... Именно так действовал лучший английский охотник за «Фау» Джозеф Берри, уничтоживший за 4 месяца 59 германских самолетов-снарядов. 2 октября 1944 г он вышел в атаку на 60-й «Фау», и этот таран стал для него последним…

Сражение при Камероне

«Их было здесь меньше шестидесяти, противостоявших целой армии. Её масса их раздавила. Жизнь скорее, чем храбрость, покинула этих французских солдат 30 апреля 1863»

Бой в Камероне — бой между французской ротой из состава Иностранного легиона и мексиканскими войсками во время франко-мексиканской войны 1861—1867 годов. Состоялся 30 апреля 1863 года вблизи мексиканского селения Камерон. 65 легионеров в течение суток противостояли 2000 мексиканцам. Практически все легионеры погибли, но не сдались. Считается Днём славы Иностранного легиона.

29 апреля 1863 года для сопровождения обоза из Веракруса на Пуэбло с осадным оборудованием, боеприпасами и деньгами была выделена 3-я рота 1-го батальона Иностранного полка из состава французского экспедиционного корпуса в Мексике.

Так как все штатные офицеры этой роты были больны, то на время похода командование ротой принял капитан Данжу, ветеран Легиона, потерявший левую руку вследствие взрыва ружья во время топографической экспедиции в Алжире в 1853 году. С ним следовали младший лейтенант Моде и младший лейтенеат Вилэн. В составе роты были легионеры поляки, немцы, бельгийцы, итальянцы, испанцы, французы, всего 65 человек. В задачу роты входило идти впереди по пути следования обоза, обследовать местность, патрулировать подступы к дороге, обнаруживать и рассеивать засады партизан-герильерос.

К семи часам утра были замечены кавалеристы противника. С вершин окрестных холмов они наблюдали за продвижением легионеров, не утруждая себя маскировкой. Легионеры прошли сквозь наполовину разрушенную и пустынную деревушку, носящую имя Камерон. Не доходя до Пало Верде, они устроили привал на поляне у ручья. Часть легионеров выставлена на охрану, остальные готовили кофе. В этот момент был замечен столб пыли над дорогой Чикихите, это — эскадрон Котаксла, двести пятьдесят мексиканцев под командованием дона Хиларио Озарио. Понимая, что на открытой местности противостоять мексиканцам будет невозможно, Данжу принимает решение отступить к Камерону, находившемуся в трёх километрах позади. Чтобы оторваться от противника, легионеры пробираются сквозь густой кустарник, мешающий движению кавалеристов.

Едва достигнув деревушки, легионеры замечают приготовившихся к атаке кавалеристов полковника Милана. На открытой, плоской местности единственным выходом было сформировать каре. Локоть к локтю, готовые к залпу, легионеры подпускают кавалеристов на расстояние шестидесяти шагов. Залп, атака отбита. Воспользовавшись замешательством в рядах мексиканцев, легионеры Данжу отступают к Камерону. Тем временем мексиканцы готовы к повторной атаке, и легионеры вынуждены снова формировать каре. Вторая безрезультатная атака мексиканцев с последующей контратакой легионеров. Расчистив себе дорогу, легионеры укрываются в просторном четырёхугольном строении, одна из стен которого выходит на дорогу к Пуэбло. Короткий момент передышки, легионеры наконец находятся в укрытии. Обнаруживается, что утеряны два мула, которые несли весь запас провианта и патронов. Таким образом, у легионеров остались только те патроны, которые они несли на себе.

Легионеры распределились, забаррикадировав двое ворот с помощью деревянных балок, досок и всякого материала. Из-за отсутствия инструментов не было возможности проделать в стене бойницы. Положение осажденных ухудшала сильная жара, а воды и провианта у них не было. В таких неблагоприятных условиях они смогли продержатся в течение десяти часов против намного превосходящих сил противника.

Спешившимся мексиканским кавалеристам, вооруженным саблями, пиками и короткими карабинами без штыков, несподручно было действовать в пешем строю. Полковник Милан, командовавший мексиканцами перед атакой, посылает своего офицера-ординарца к осажденным со словами: «Нас более 2000, а вас только 60. Сложите оружие, вы так спасёте себе жизнь». На это легионеры ответили, что у них достаточно патронов и они не сдадутся. Капитан Данжу призвал своих людей сражаться до последнего, после чего он был убит наповал, получив пулю в сердце. Командование принял младший лейтенант Жан Вилэн. Мексиканцы постоянно атаковали.

На помощь мексиканцам прибыло три батальона пехоты. Положение легионеров ухудшилось. Мексиканцы проделали отверстия в стене и в потолке и через них поражали легионеров, а потом подожгли строение. Погибает младший лейтенант Вилэн, ситуация становится невыносимой, особенно для раненых. Способных сражаться легионеров остаётся не более двенадцати человек. Противник ещё несколько раз предлагает им сдаться, но они не отвечают.

Вскоре младший лейтенант Моде оказывается один с капралом и тремя легионерами. Выйдя из укрытия, они бросаются на мексиканцев в штыковую атаку, но, не добежав до врага, падают. Моде получил две пули, несмотря на самопожертвование легионера, который заслонил его своим телом. Капрал и двое легионеров были ранены.

Мексиканский полковник Милан, увидев их, сказал: «Это всё, что от них осталось. Это не люди, а демоны», — после чего, поражённый их мужеством, приказал обработать их раны и заботиться о них, оказав им воинские почести.

Оставшиеся в живых потребовали(!) труп командира, флаги и коридор.

Из 65 человек 3 офицера и 49 легионеров были убиты или скончаются позже от ран. 12 человек, практически все раненые, были захвачены в плен мексиканцами, четверо из них никогда не вернутся. Только один человек, барабанщик Лаи, был обнаружен живым на следующий день на поле боя. Потери мексиканцев: 190-300 человек убитыми около 300 ранеными.

В 1892 году на месте боя воздвигли монумент, на котором была высечена латинская надпись:

«Их было здесь меньше шестидесяти, противостоявших целой армии. Её масса их раздавила. Жизнь скорее, чем храбрость, покинула этих французских солдат 30 апреля 1863»

БИТВА В НОРМАНДИИ: ОПЕРАЦИЯ "ЧАРНВУД"
Как дивизия "Гитлерюгенд" растоптала репутацию фельдмаршала Монтгомери

После радостных волнений, связанных с овладением Шербуром и северным Котантеном, 3 июля американский 8-й корпус вместе с одной дивизией из 7-го корпуса начал новое наступление в южном направлении под проливным дождем, в условиях сильного тумана и низко нависших облаков. В пределах трех дней наступление захлебнулось в силу теперь уже знакомых трудностей: зеленые, необученные формирования, упорная оборонительная тактика немцев, которая подорвала темп наступления.

Между тем на восточном фланге 2-я армия вела упорные бои, медленно продвигаясь вперед, и наконец овладела значительной частью руин города Кана. В течение почти месяца после высадки на берег английская и 3-я канадская дивизии вели позиционную войну возле небольшого лесного массива у Камбе, Карпике и других незначительных объектов, которые они впервые увидели 6 или 7 июня. В ночь на 7 июля 450 тяжелых бомбардировщиков из английского бомбардировочного командования атаковали Кан, в основном бомбами замедленного действия, чтобы на следующее утро расчистить путь для атаки 1-му корпусу. Сотни тысяч солдат 2-й армии с благоговейным трепетом наблюдали, как волна за волной заходили на город бомбардировщики, сбрасывали свой груз и отворачивали в сторону, а некоторые, выпуская шлейф дыма и огня, устремлялись к земле. В грохоте непрерывных разрывов, доносившихся со стороны города, поднималась огромная стена дыма и пыли, окружая дома и городские предприятия. Использование тяжелых бомбардировщиков отражало взгляды Монтгомери и высшего союзного командования, которые считали, что теперь необходимо прибегнуть к крайним мерам, чтобы подготовить путь к наступлению на суше. Впоследствии эта акция стала рассматриваться как одна из наиболее бесполезных воздушных атак за всю войну. Летчики были вынуждены сбрасывать бомбы довольно далеко от переднего края, чтобы исключить риск удара по английским войскам; в результате немецкой обороне был причинен незначительный урон. Только старинный город Кан поплатился сторицей.

Когда умолк шум бомбардировщиков в небе, «над городом воцарилась великая тишина, прерываемая только криками раненых да шумом периодически падавших кирпичных стен пылавших строений» . Здание университета было объято пламенем; первоначально возник пожар в химических лабораториях, откуда пламя моментально распространилось на другие помещения. Небольшие группы пожарников безуспешно пытались локализовать огонь, с трудом качая воду из реки Одон, поскольку магистральный водопровод оказался разрушенным в сотнях участков. 38 местных жителей погибли в одном подвале, только на одной улице были убиты и ранены 50 человек. Оставшиеся в живых были настолько напуганы опустошением вокруг, что продолжали отсиживаться в подвалах даже тогда, когда немцы наконец начали отход по городским улицам.

Когда на следующее утро 1-й корпус начал операцию «Чарнвуд», войска, принимая в расчет авиационные удары, произведенные накануне, с легким сердцем пошли в наступление. Однако очень скоро они обнаружили, что немцы сопротивляются столь же упорно, как всегда. Солдаты 12-й танковой дивизии СС под командованием генерала Мейера составляли костяк обороны, по-видимому не разрушенной даже несмотря на то, что за многие недели тяжелых боев без пополнений ряды обороняющихся сильно поредели. Два дня ожесточенных боев обошлись некоторым батальонам 2-й армии потерями до 25 процентов личного состава. Им все же удалось выйти на северный берег реки Орн посередине разрушенного города, но дальше продвинуться они не смогли. Немцы все еще удерживали за собой важную возвышенность Бургибю к югу от Кана и еще ближе к городу сталелитейные заводы Коломбель, откуда их наблюдатели могли засечь любое движение английских войск. Слишком много было пролито крови и слишком много недель ушло на овладение руинами, чтобы предложить еще что-либо большинству мыслящих английских командиров, кроме трагических напоминаний о других руинах и других бесцельных победах почти 30-летней давности . Операция «Чарнвуд» не принесла даже компенсации в виде потерь значительной части немецких войск.

В то время как английская и 3-я канадская дивизии с большим трудом пробивали себе дорогу в Кан, западнее от них 43-я английская дивизия и поддерживавшие ее бронетанковые части понесли потери до 2000 человек за два дня возобновившихся боев за высоту 112 (господствующая высота за рекой Одон), которая была потеряна на последних стадиях наступления 2-й армии к реке Орн и за нее в период с 26 июня по 1 июля. И опять непреодолимая сила 12-й танковой дивизии СС вынудила дивизию Томаса увязнуть в кровопролитных боях без существенного продвижения. Подобно многим другим атакам английских войск, атака 10 июля началась хорошо вслед за мощными ударами с воздуха, и головные части вышли к Этервилю и даже на склоны высоты 112 к 8 часам утра. Капрал Крис Портуэй, 21 года от роду, командир отделения в одном из батальонов 130-й бригады 43-й дивизии, рассказывал: «Они с трудом шли и делали свое дело, не думая ни о смерти, ни о славе, подобно десантникам». Этот комментарий можно было бы применить в отношении многих английских территориальных формирований. Под звуки горна по призыву своего полковника они достигли Этервиля без серьезных потерь. Портуэй провел свой ожесточенный личный бой во дворе церкви, преследуя двух немцев между могильными надгробиями из камня и бетона, пока не настиг их внутри церкви гранатой. Он растерялся, встретив среди руин своего полковника, который беспомощно спросил: «Что тут происходит, капрал?» Казалось, полковник полностью потерял управление своими войсками. Однако день завершился сносными потерями. Солдаты окапывались вокруг Этервиля, довольные тем, что оказались возле замка, на стенах которого нарисованы огромные красные кресты, «так как немцы обычно не стремились бить по госпиталям», когда командиров вдруг вызвали для получения новых указаний, которые свелись к тому, чтобы продолжить наступление на следующую деревню — Малтот.

Без особого энтузиазма и не зная, что их ожидало впереди, за исключением того, что 7-й батальон 130-й бригады попал в тяжелое положение, они шли развернутой цепью через поле к деревне. Достигли фруктового сада и вдруг оказались под сильным огнем противника. Среди вспышек огня и дыма пошли вперед, навстречу пулеметному огню и огню из танков, расставленных в укрытиях вокруг деревни Малтот. «Они косили нас рядами...» Портуэй и еще несколько человек на некоторое время нашли укрытие в пустом котловане для танка и увидели, как немец выглянул из-за бруствера и потянулся за гранатой, чтобы бросить ее в котлован, но не растерявшийся Портуэй сумел застрелить его до того, как тот успел бросить гранату. Они проскочили из котлована в дом и быстро приготовились к ведению огня. Капрал пережил мимолетное неприятное чувство, что бой затеяли в доме неизвестной семьи: «Вот мы здесь, разрушаем дом, и я вдруг подумал, что бы я чувствовал, если бы это был мой дом». Но тут появились более неотложные дела, и думать было некогда. Шум на втором этаже говорил о том, что в доме они не одни. Последовал ожесточенный обмен гранатами и автоматным огнем между ними и немцами на втором этаже. Бой продолжался за каждый дом, пока по всем из них не открыли уничтожающий артиллерийский огонь. Позднее Портуэй узнал, что это стреляли англичане. Бригада получила приказ отойти от Малтота. Но он не добрался до уцелевших солдат 7-го батальона этой бригады. Портуэй бросился в ров, на него сверху навалилось еще несколько человек. Когда наконец прекратился артиллерийский огонь, он удивился, что никто не поднимается. Он слышал немецкие голоса и продолжал лежать неподвижно, пока не почувствовал, что одного из тех, кто лежал над ним, передвигали; он взглянул верх, в лицо своего противника. Все остальные лежавшие над ним были мертвые. У него появилось ощущение нереальности: «Вы можете представить себя раненым, убитым. Но вы никогда не представляете себя захваченным. Вам кажется, что с вами поговорят немного и отпустят домой. Я не мог поверить, что больше не увижу свою часть». Эсэсовцы обращались с Портуэем необычно хорошо, «значительно лучше, чем мы обращались с немецкими пленными. Неприятности начались потом, по мере углубления в немецкие тылы».

Переживания Портуэя были почти зеркальным отражением того, что пережил рядовой Циммлер из 12-й танковой дивизии СС, который был в Этервиле в тот же самый день. Циммлер, как это видно из его записей в дневнике, оказался вовлеченным в не столь героическую переделку, чем его некоторые коллеги:

"с 6.30 до 8.00 опять сильный пулеметный огонь. Затем «томми» атакуют большими массами пехоты и танков. Мы отбиваемся столько времени, сколько можем, но понимаем, что теряем позиции. Оставшиеся в живых пытаются отходить; мы видим, что окружены. В нашем секторе мы отбили атаку английской пехоты, но она обошла нас справа и слева. Я стал отходить назад как можно быстрее под непрерывным огнем. Другим это не удалось. Когда прекратился ружейно-пулеметный огонь, наша артиллерия пришла в движение. Все еще не могу понять, как я уцелел, когда снаряды рвались в двух-трех метрах от меня и осколки проносились мимо ушей. К этому времени до своих оставалось около 200 метров. Я упорно полз, и все на животе, только иногда проскакивая короткий отрезок на руках и коленях. Опять начался огонь из автоматов и пулеметов, и английская пехота возобновила свою атаку. Мои надежды уменьшались. Наступавшие «томми» прошли в пяти-шести шагах и не заметили меня в высокой пшенице. Я исчерпал почти все свои возможности, колени и локти мучительно болели, горло совершенно сухое. Внезапно укрытие из пшеницы поредело, и мне нужно было проскочить открытое поле. И тут в метрах десяти прошел раненый англичанин и не заметил меня. Нужно было спешить. Оставалось только метров десять до следующей полосы пшеницы. Внезапно появились три «томми» и взяли меня в плен. Мне тут же дали попить и сигарету. В пункте сбора военнопленных я встретил моего унтер-шарфюрера и других товарищей из роты..."

Это был бой потрясающей напряженности даже по стандартам кампании в Нормандии. Бригадный генерал Михаэл Карвер, принявший командование 4-й бронетанковой бригадой через полчаса после получения распоряжения, оказался вынужденным выхватить револьвер из кобуры, чтобы остановить бежавших с поля боя пехотинцев, в том числе одного офицера.

Взвод Е 129-й батареи самоходных 17-фунтовых артиллерийских орудий оставил исходный рубеж вместе с 7-м батальоном 130-й бригады; он поддерживал танки «Черчилль», сопровождавшие пехоту. Батарея высадилась во Франции десять дней назад, и это было их боевое крещение. Вскоре после того, как они начали движение, немцы открыли по ним огонь из орудий и минометов; пехотинцы 7-го батальона шли за танками «Черчилль» и танкоистребительным взводом Е, медленно пробивавшимися вперед среди разрывов мин и снарядов. У сержанта Бурнелла возле Этервиля мина угодила прямо в открытый люк орудийной башни; только двое отделались ранениями. В нескольких ярдах от Малтота прямым попаданием 88-мм немецкого снаряда было разбито орудие командира взвода. Лишь ему самому и одному сержанту удалось благополучно выбраться через нижний люк. Башню третьего орудия заклинило, а антенна отлетела. Расчет выскочил, опасаясь, что установка загорится. Когда стало очевидно, что этого не произойдет, расчет снова забрался в установку, только радист отказался вернуться, оставшись в окопе. И тут стало ясно, что атака не удалась. Два сохранившихся орудия отошли вместе с уцелевшими остатками их расчетов. Из двадцати человек, участвовавших в атаке, шесть были убиты, четверо ранены, один пропал без вести. Сержант Джим Стефенс, служивший в этой бригаде с 1939 года, сильно переживал, когда его оставили во втором эшелоне, а его взвод, которым он гордился, впервые в бой пошел без него. Теперь, по возвращении уцелевших, он был потрясен случившимся, с ужасом смотрел на них и на бледного, ошеломленного молодого командира взвода лейтенанта Уимпи. Орудие, башня которого получила прямое попадание, было исправлено. Уимпи сказал сержанту Стефенсу, чтобы похоронили останки членов танкового экипажа. Он навсегда запомнил этот прискорбный эпизод.

Взрыв мины в замкнутом пространстве опустошил внутри все. 17-фунтовые снаряды и все боекомплекты для 12,7-мм пулемета взорвались. На полу башни лежало то, что осталось от сгоревшего почти дотла экипажа. Лишь обнаженные зубы выделялись в каком-то страшном оскале. Я плакал, зная их всех столько времени — Джимми Пуррел, уроженец Лондона, жена которого только за несколько недель до дня Д подарила ему ребенка, и он подвешивал в башне пару детских вязаных башмачков каждый раз, как выходил из орудийной башни; Дик Гринвуд, ростом не больше пяти футов двух дюймов, из Ньютон-Аббота, заведующий взводным имуществом, который настоял на том, чтобы его перевели наводчиком башенного орудия; Филипс, 18 лет, он едва ли понимал, что все это значило. Я вспоминаю, как он страдал после одной выпивки, когда перебрал лишнего, и я помог ему очистить желудок. С некоторой признательностью к лейтенанту Уимпи я начал поднимать останки и укладывать их в одеяла. Иногда нам приходилось использовать лопатку, чтобы оторвать останки от пола, ибо там была такая температура, что они пригорели к металлу. Мы похоронили их возле Марселета на обочине дороги Байё-Кан. Полковой священник сказал несколько слов, столяр батареи изготовил деревянные кресты, произвели салют в несколько выстрелов, и с тем мы их и оставили.

Это была небольшая сцена, разыгрываемая сотни раз ежедневно по обе стороны фронта в Нормандии. Высоту 112 некоторое время удерживал за собой легкий пехотный батальон, но недолго, потому что последовавшей контратакой немцы выбили оттуда англичан.

Теперь Монтгомери пришлось выдержать кризис доверия к его способности руководить войсками. Другого, более восприимчивого человека, это привело бы к нервному срыву. Внутри огромного штаба верховного главнокомандующего союзными экспедиционными силами к нему всегда относились далеко не дружелюбно, а многие американцы из окружения Брэдли его просто не терпели. Напряженные отношения теперь приняли характер открытой критики. Коммандер Бутчер, воплощение всех зараженных сплетнями офицеров, писал после своего первого визита во Францию 1 июля: «Некоторые из офицеров, с кем я разговаривал, осмеливались высказывать мнение, что Монти проявлял слишком большую медлительность в наступлении и тем самым дал возможность немцам укрепиться на оборонительных позициях и подтянуть резервы». Паттон, открытый его противник, язвительно писал в дневнике после поездки на командный пункт Монтгомери 7 июля: «Монтгомери пустился в долгое объяснение, почему англичане ничего не сделали».

Все более опасной для Монтгомери становилась позиция Черчилля, проявлявшего нарастающее раздражение. Спустя несколько дней после высадки премьер-министр напомнил Эйзенхауэру, что верховному главнокомандующему нужно только выразить ему свое неудовольствие в отношении любого английского офицера «независимо от его ранга», чтобы тот был отстранен. Черчилль сам был убежден, что, если вслед за высадкой не будет организовано крупное наступление, то затем может потребоваться год, а то и больше, чтобы союзники вышли к Сене. Воспоминания о Фландрии преследовали его на протяжении всего сражения за Францию в 1944 году, особенно когда он знакомился со списками потерь в пехоте. В ночь на 6 июля в присутствии Алана Брука Черчилль бурно осуждал Монтгомери. Он никогда не питал теплых чувств к своему спокойному, неуклюжему командующему: теперь, вспоминая его смелые заявления во время брифинга в школе Святого Павла о быстрых бронетанковых прорывах и о необходимости безотлагательно закрепиться в глубине континента, он чувствовал, что эти намерения преданы забвению. Брук был вынужден защищать своего протеже с таким же раздражением: «Я рассердился и спросил его, не может ли он на пять минут поверить своим генералам вместо того, чтобы без конца ругать их и унижать»

Макс Хастингс "Операция Оверлорд"

...дело было в январе 1943-го, когда мы немцев в Сталинграде окружали. Мороз тогда страшный стоял, температура падала до минус 45.

Возле всех блиндажей были расставлены часовые, они стояли по два часа, а потом менялись, сдавший пост заходил к нам в блиндаж и грелся.

В тот день, мой товарищ сменив караул, отстояв положенное время на морозе, зашел в блиндаж выпить кипятку. В тот день мороз буйствовал особенно, все брови моего товарища покрылись инеем. Человек, который должен был встать на его место у входа, еще спал.

В этот момент к нам заходит наш батальонный комиссар и начинает кричать:

-Почему у входа нет караульного?! Значит так, ты (показывает пальцем на только что зашедшего солдата), приказываю отправляться в караул!

-Не буду я никуда идти, я только из него пришел.

-Ты, мразь, вообще охренел? Я приказал тебе отправиться в караул, приказы старших по звания не обсуждаются!

-Я никуда не пойду,-смотря на него стеклянными и уставшими глазами, вновь повторил боец.

В этот момент комиссар выхватывает из кобуры пистолет и снова начинает кричать:

-Я, тебя, скотина пристрелю сейчас, быстро в караул!

-Стреляй, мне плевать.

И в этот момент, он действительно выстрелил в него, сидящего и пьющего кипяток солдата, честно отстоявшего свой караул, прямо в голову.

Комиссар стал нервно дышать, из него ручьем, даже в такой мороз полился пот, он снял с себя ушанку и сказал:

-Похороните его, завтра оформим документы, что он геройски пал в бою, никто из вас ничего не видел...

Эту историю на камеру рассказывает советский ветеран, в документальном фильме "Сталинград, подлинная история". Фильм был снят в 2003 году, немецким режиссером, который брал интервью как и у немецких, так и у советских солдат.

БОЙ ЗА ДЕРЕВНЮ СТОНИ
Подвиг "французского Виттмана"

Стремительное наступление Вермахта из района Арденн весной 1940 года должно было отрезать основную часть французских, британских и бельгийских войск от остальной части Франции и Парижа. Немецкие танки стремительно наступали на Седан, что бы дальше двинуться в направлении Дюнкерка.

Располагаясь на перекрестке дорог, деревушка Стони имела стратегическое положение на подступах к Седану. Обладание ее означало для немцев захват своего рода плацдарма для стремительного броска моторизованных частей на Седан. Для французов обладание Стони давало шанс укрепить оборону Седана за счет войск второго эшелона.
Поэтому и немудрено, что за деревушку Стони разгорелись ожесточенные бои, начиная с 12 мая 1940 года. В период с 12 по 15 мая эта деревушка три раза переходила из рук в руки. 15 мая наступавший 8-й танковый полк немецкой армии в очередной раз захватил Стони.
Расположившись в деревне, 8-й танковый полк Вермахта ожидал подхода основных сил танковой группы для дальнейшего наступления на Седан.

Командование французской армии в полной мере осознавало угрозу захвата немцами Седана и дальнейшего их прорыва к побережью Ла-Манша. Французские пехотные части в районе Стони в срочном порядке усилились ротой тяжелых танковChar B1 из состава 41-го бронетанкового полка.
Командиру 1-й роты вышеупомянутого полка капитану Пьеру Бийоту было приказано, атаковать деревню Стони, отбросить пребывающего в ней противника и удерживать населенный пункт до подхода основных сил.

Задача была достаточно сложной, поскольку в составе 1-й роты в исправном состоянии находился лишь один танк Char B1-bis по прозвище «Eure» самого командира роты капитана Бийота. Остальные машины вышли из строя, в следствии длительного марша и налета немецкой авиации.

На рассвете 16 мая 1940 года без артиллерийской подготовки при поддержке пехотной роты танк капитана Пьера Бийота начал атаку немецких позиций в деревне. В этот период немецкие танкисты завтракали, а поэтому находились в основном вне своих танков. Оборона 8-го танкового полка так же была организована плохо. Подобная беспечность немцев стала результатом ошибочных сведений, полученных разведкой, о том, что французская армия спешно отходит от Седана и организовать контрудар по Стони не в состоянии.

Неожиданность и неразбериха в охранении немецкого полка привела к тому, что танк Пьера Бийота ворвался на позиции боевого охранения и поджег с близкого расстояния четыре немецких танка PzKpfw III. Преодолев боевое охранение и окраину деревни, Пьер Бийот и его экипаж действовали решительно. На узких улочках Стони танк Бийота начал методично уничтожать немецкие танки, которые в это время находились либо без экипажей, либо в неполном составе.

Застигнутые врасплох немцы поспешно отступили из деревни. После окончания боя победа танка Пьера Бийота была более, чем внушительной. По данным французского командования, которые в последствии были подтверждены и немцами, танк капитана Бийота уничтожил в деревне Стони и на ее подступах одиннадцать танков PzKpfw III, два танка PzKpfw IV, а так же два противотанковых орудия.

После боя на танке Char B1-bis «Eure» под командой Пьера Бийота насчитали около 140 вмятин в броне от попаданий снарядов орудий немецких танков. Примечательно то, что ни один снаряд так и не пробил прочную броню французского танка.

Капитан Пьер Бийот стал, таким образом, самым результативным танковым асом Франции за всю ее историю.

ЗАВТРАК НА БАСТИОНЕ СЕН-ЖЕРВЕ
Как 9 (девять) французских солдат сражались с 2000 итальянцев

10 июня 1940 года, как раз когда немцы вышли к Парижу, Италия решила вероломно напасть на Францию, чтобы поучаствовать в дележе вкусного французского пирога за столом переговоров. Итальянцы планировали наступать широким фронтом – от Гренобля и до моря, имея в наличии 32 дивизии (300 тыс. человек, 716 самолетов, при 3000 орудиях), сведенных в две армии. Французы имели совокупно в Провансе и Французских Альпах 186 тыс. человек, но непосредственно на линии фронта могли противопоставить лишь 85 тысяч. Плюсом французской обороны была альпийская часть линии Мажино – сеть ДОТов, бронеколпаков, ходов сообщения и т.п. Один из таких ДОТов находился перед городом Ментон – на мосту Сен-Луи, прикрывая стратегическую дорогу на Ниццу и Тулон.

ДОТ представлял из себя двухуровневый бункер, вооруженный двумя танковыми пулеметами MAC 31F, одним 37-мм орудием, а так же бойницами для ручных пулеметов. Не выходя из бункера можно было активировать механизм противотанкового заграждения (на дороге в этом случае появлялись стальные выступы - «сильно лежачие полицейские» - и шипы). Обслуживало бункер 9 французских альпийских стрелков.

В 0.00 часов 10 июня Италия объявила войну Франции. В 18.30 команда бункера подняла противотанковое заграждение, а в 23.00 раздался сильный взрыв – солдаты решили взорвать мост, чтобы итальянцы не смогли наступать через Ментон. Взрывом была повреждена и часть бункера , нарушилась телефонная связь, линии водоснабжения, система вентиляции. И все же мужественный гарнизон решил остаться. 12 июня к смельчакам подвезли провиант, с итальянской стороны пока все было тихо. Бои здесь начались 17 июня, как раз в тот день, когда маршал Петэн послал к немцам и итальянцам парламентеров с просьбой о мире. Утром итальянцы начали обстрел ДОТа, из-за повреждения во время взрыва по всему помещению распространился тошнотворный запах. На следующий день к ДОТу (видимо считая его брошенным) пытались приблизиться 15 итальянских карабинеров, но были обстреляны из ручного оружия и от греха подальше сделали ноги. Вскоре ДОТ атаковала группа из 200 итальянцев, причем они разделились на две группы, попытавшись зайти с двух сторон. Поскольку 37-мм орудие бункера было заклинено и могло стрелять только прямой наводкой, командир гарнизона по налаженным линиям связи телеграфировал на батарею мыса Мартен просьбу открыть огонь по наступающим итальянцам. Обстрел заставил итальянцев спуститься на дорогу, где они попали под огонь орудия бункера. В результате наступающие откатились обратно.

На следующий день ДОТ атаковали уже 1200 карабинеров, плюс 200 мотоциклистов и два танка. Однако часть их них были отсечены огнем батареи мыса Мартен, а часть опять попала под огонь орудий бункера. Тем не менее к концу дня итальянцам удалось продвинуться в сторону Ментона, оставив бункер в полуосаде. 23 июня в 10.50 ДОТ был атакован со всех сторон, но командир ДОТа младший лейтенант Шарль Грос (выпускник Сен-Сира) используя велосипеды! (что помогает передвигаться солдатам по линиям сообщения между секторами очень быстро) успевает отбивать атаки стрелковым оружием, пулеметами и гранатами. Итальянцам удалось дойти только до противотанкового барьера – дальше продвинуться они не смогли.

Между тем 37-мм пушка грозит совсем развалиться, детали ее перегрелись и требуют смазки. Грос ночью делает вылазку в итальянскую гостиницу, где на глазах у опешившего хозяина пансиона конфискует все оливковое масло и возвращается в ДОТ. Пушку за ночь успевают наладить, теперь одна может стрелять по всему сектору. Рано утром 24 июня итальянцы инициируют наступление с помощью семи танков, однако огонь батареи мыса Мартен и 37-мм орудия (так и хочется сказать по типу нынешней рекламы – «теперь и на оливковом масле») подбивают 4 из них и атака опять проваливается. В 8.45 итальянские парламентеры под белым флагом проходят внутрь бункера и сообщают, что Франция капитулировала. Подписано перемирие между Германией, Италией и Францией. Гросс связывается по телефону с Греноблем и получает подтверждение о перемирии. Тем не менее на всякий случай командир выторговывает условия, что бункер будет оставлен только 27 июня. Меж тем итальянские парламентеры с удивлением рассматривали гарнизон ДОТа – согласно признанию итальянского майора макаронники думали, что в бункере засело как минимум 2 роты солдат. По признанию того же майора в операции по взятию бункера было задействовано до 2000 солдат и 15 танков!

В честь этого боя ныне у полуразрушенного бункера установлена мемориальная доска.

Уникальные воспоминания.

Сельский учитель Николаева Валентина Федоровна (живет в Пскове) была свидетельницей того, как в 1942 году немцы на оккупированной ими территории - в бывшем имении поэта А.С. Пушкина сельце Михайловском (Пушкинские Горы) - устроили праздник поэзии, созвав туда местных жителей. День поэзии оказался своеобразным.

"...Перед выходом на ночные операции медики раздавали солдатам таблетки. Дикседрин. Несет от них как от дохлых змей, слишком долго закупоренных в банке....
...Знавал я одного парня из подразделения поисковой разведки Четвертой дивизии, тот глотал таблетки пригоршнями: горсть успокаивающих из левого кармана маскировочного комбинезона, и сразу вслед за ними горсть возбуждающих из правого. Первые - чтобы сразу бросило в кайф, вторые - чтобы поглубже в него погрузиться. Он объяснял, что снадобье приводит его в должную форму.
Парень тот служил во Вьетнаме третий срок. В шестьдесят пятом он единственный уцелел, когда в горной долине перебили взвод "кавалеристов", в котором он служил.
В шестьдесят шестом он вернулся во Вьетнам в составе частей специального назначения. Как-то его подразделение угодило в засаду. Он спрятался под трупами однополчан, пока вооруженные ножами партизаны проверяли, кто из раненых еще жив. Сняв с убитых аммуницию - в том числе зеленые береты, - они ушли. После этого он и не мог представить себе иного занятия на войне, кроме поисковой разведки.
- А вернуться обратно в мир просто не могу, - сказал он. И вспомнил, как ездил домой в последний раз: сидел целыми днями напролет, заперевшись в своей комнате, и иногда выставлял в окно охотничье ружье, ловя на мушку прохожих и проезжавшие мимо машины. Из всех чувств и мыслей осталось лишь ощущение пальца на спусковом крючке.
- Родных моих это сильно нервировало, - сказал он.
Но и они нервировали его. Полная взаимность.
Солдат, казалось, вечно был на стороже, все что-то искал. Спал, наверное, и то с открытыми глазами. Все боялись его. Он носил золотую серьгу и повязку, выдранную из маскировочной парашютной ткани. Никто не решался приказать ему постричься. Волосы у него отросли ниже плеч, закрывая толстый багровый шрам. Даже в расположении дивизии он шагу не делал, не взяв с собой нож и "кольт".
Но что за историю он рассказал!
- Патруль ушел в горы. Вернулся лишь один человек. И тот скончался, так и не успев рассказать, что с ним произошло.
Я ждал продолжения, но его не было. Тогда я спросил, что же было дальше? Солдат посмотрел с сочувствием. И на лице его было написано: "Кретин ты, твою мать! Какое тебе нужно продолжение?"

© Майкл Герр, американский военный корреспондент

ТАЙНАЯ АРМИЯ ВЕТЕРАНОВ ВЕРМАХТА И СС

Найденные в архивах Федеральной разведывательной службы Германии документы свидетельствуют о том, что в первые годы после Второй мировой войны ветераны вермахта и СС сформировали секретную армию для защиты страны от СССР.

Объединение включало около двух тысяч бывших офицеров вермахта и СС, которые решили в 1949 году создать тайную армию, сообщает Der Spiegel.

Бывшие офицеры действовали под носом у правительства и парламента, в обход войск союзников. Офицеры поставили перед собой цель «защитить Германию от «восточной агрессии» на ранних стадиях холодной войны и противостоять коммунизму на внутреннем фронте в случае гражданской войны».

Документы утверждают, что в случае войны секретная армия должна была включать в себя 40 тыс. бойцов. Участие ведущих фигур бундесвера указывает на то, насколько серьезным было это предприятие.

Среди наиболее важных участников был Альберт Шнец, который служил в звании полковника во время войны, а затем стал служить в рядах бундесвера. К концу 1950-х годов он вошел в окружение министра обороны Франца-Иосифа Штрауса.

Показания Шнеца свидетельствуют, что проект создания подпольной армии был также поддержан Хансом Шпейделем, который стал верховным главнокомандующим войск НАТО в Центральной Европе в 1957 году, и Адольфом Хойсингером, первым генеральным инспектором бундесвера.

В случае нападения на Германию с Востока Шнец планировал вести партизанскую войну. Он также предполагал вывести войска за пределы Германии и вести освободительную борьбу из-за рубежа.

Армия, которая стала складываться к 1950 году, состояла из бывших офицеров Вермахта - все они были антикоммунисты, и в некоторых случаях их мотивировала жажда приключений, указывает немецкое СМИ. Например, участник армии бывший генерал-лейтенант Герман говорил, что «не чувствовал себя счастливым, просто работая в офисе».

Подразделения армии были созданы в Штутгарте, Ульме, Хайльбронне, Карлсруэ, Фрайбурге и других городах.

В настоящее время неизвестно, когда именно секретная армия была распущена. Шнец умер в 2007 году, никогда не рассказывая ничего публично об этих событиях.

Самый громкий успех немецких пропагандистов во Второй Мировой Войне.
Самым успешным "выездом громкоговорителей" было участие PK 621 (18-я армия) в боях в районе Чудского озера (Peipussee) в 1941 г.
Для звуковой пропаганды использовали самих перебежчиков. Из отчета следует, что 4 автомобиля со звуковыми установками (Lautsprecherwagen) провели в общей сложности 125 дней на передовой, и что на этих участках было зарегистрировано около 12 тыс. перебежчиков (точнее 11751). Этот результат явился своеобразным рекордом немецких пропагандистов во 2 мировой войне.