Подходя, я услышала обрывок Сережиной фразы:
– …вот оно, это озеро, Андрюха, видишь? Мы хотели в обход Питера через Кириши уйти на мурманскую трассу, и дальше наверх, - в одной руке он держал фонарик, а пальцем другой водил по карте, - это самый простой и короткий путь. Через Новгород нам не пройти – теперь придется сделать крюк, у Валдая свернем направо и рванем в объезд через Боровичи и Устюжну, а там выскочим на А 114 и вернемся на мурманскую трассу.
.....
– Хорошо, что она тебя не видит, - тут же сказал папа, - в Боровичах Лёня вообще пытался выйти из машины, она такое устроила, мы ее еле успокоили.
– Да что здесь такое? – спросила я наконец; как только он нарушил молчание, мне тоже сразу стало легко заговорить, как будто до этого было нельзя.
– Это уже второй такой город. Мы не сразу поняли – карантина нет, но ты посмотри вокруг, - отозвался он, и я тут же, как будто мне нужна была только эта небольшая подсказка, прочитала все знаки, которые до этого просто смутно тревожили меня: нечищеные улицы, заколоченные окна, люди с санками, длинные, тяжелые мешки, укутанные лица и тишина – неестественная, звенящая, нарушаемая единственным звуком – монотонным, с одинаковыми интервалами звоном, доносящимся откуда-то спереди, из-за невысоких, коренастых домов.
Очень скоро мы поравнялись с источником этого звука – справа от дороги, между домами на короткое время распахнулся просвет, в котором видно было небольшую площадь – широкое, пустое место, окруженное невысокими каменными домами; мелькнул обязательный памятник Ленину, серо-белый, со снежными погонами на плечах, но где-то там, на площади, стояла еще и церковь – ее не было видно целиком, но из-за домов виднелись пять сине-зеленых, тоже припорошенных снегом круглых церковных голов и, отдельно, остроконечная звонница. Именно туда, на эту площадь и сворачивал редкий, неплотный поток людей с санками; я успела только заметить невысокую, плотную груду черных мешков, сложенных как попало прямо на снегу, и человеческую фигуру в черном, стоящую отдельно, возле наспех сколоченного деревянного помоста, к которому был подвешен продолговатый кусок железа – широко, деловито размахиваясь, человек в черном методично ударял по нему чем-то тяжелым. Площадь мелькнула и исчезла, но звон был слышен еще какое-то время; мы миновали несколько съездов на боковые улицы, и теперь я увидела, что некоторые из них покрыты нетронутым, ровным слоем снега – не было ни единого человеческого следа от дороги, по которой мы ехали, и до самого горизонта, куда доставал глаз.
– Как же так, - сказала я, - получается, их просто бросили? Ни карантина, ни санитарных машин – ничего?
– Не смотри, Аня, - отозвался папа, - сейчас все кончится, мы почти снаружи, - Витара еще раз повернула, и засыпанный снегом город, невысокий, розовый с голубым, весь оказался справа – со своими церквями, прозрачным воздухом и пустыми улицами, а потом исчез совсем – просто остался позади, и не хотелось оборачиваться, чтобы взглянуть на него еще раз. Сразу после перечеркнутой таблички с надписью «Устюжна», спокойно припаркованный у обочины, стоял Сережин Паджеро – покрытые полупрозрачным инеем задние стекла, небольшой дымок из выхлопной трубы. Когда мы поравнялись с ним, он затарахтел, выехал обратно на дорогу и пристроился в самом конце, за Лендкрузером и серебристым пикапом.
автор
http://define-violence.livejournal.com/15175.htmlесли кто не понял это типа роман-катастрофа